«Это было не моё»: о том, как я 20 лет назад не стал учителем

— Что я тут делаю? — ровно 20 лет назад темной звездной ночью я — красивый 22-летний — сидел на скамейке (в общественном парке на углу Beckton и Barking) возле дома, построенного еще немцами в начале прошлого века, в селе Ягодная Поляна, куда я приехал работать педагогом, и смотрел в небо. За месяц до этого я получил диплом, в котором было написано «учитель английского и немецкого языков», и размышлял, что с этим делать, пока дома еще на стационарный телефон не позвонили: «Сергей Александрович? Это из районного отдела образования. Помните, вы поступали по целевому направлению? Подойдите, пожалуйста, в администрацию, надо поговорить».

В действительности разговор наверняка был не таким, но, знаете же, что существует понятие «ложных воспоминаний», так что я помню его именно таким, очень вероятно, что даже помню интонации, которых на самом деле не было. Но поход в администрацию Татищевского района был на самом деле. Там мне сказали, что неплохо бы поработать учителем, так как их в районе не хватает, тем более было целевое направление в вуз. На самом деле, мне кажется, этот документ и сейчас можно относительно безболезненно проигнорировать, не то что в 2004 году. Но мне сделали предложение, от которого я не стал отказываться: «Заодно и в армию не пойдете». Да, это было время, когда сельским педагогам и врачам давали отсрочки от армии. Недолго думая, я согласился, и мне сказали самому выбирать школу.

Выбирали при помощи телефонного справочника. Я хоть и из небольшого военного ЗАТО, но всё же по сути мальчик городской, к курам-гусям не приученный, поэтому в селе должен был быть медпункт, почта, клуб, аптека — то есть хотя бы какая-то причастность к цивилизации. В большинстве деревень, помимо жильцов, было два телефона: школа и администрация. Подходящим селом оказалась Ягодная Поляна. Один звонок по номеру директора, и через пару дней я, напоминаю, красивый 22-летний, предстал в кабинете директора Елены Петровны Корниенко. Собеседования как такового не было, у меня взяли пакет документов, пообещали в ближайшие дни решить вопрос с жильем и сказали выходить на работу 15 августа.

И вот мы приходим к началу повествования, где я сижу на скамейке возле дома, который мне быстро сняла районная администрация (хозяева давно переехали в Саратов и использовали дом как дачу-погреб-огород), и не понимаю, как вышло, что я тут любуюсь звездами прохладным августовским вечером, а завтра мне выходить на работу в школу.

В школе было ровно сто учеников. Иногда 101–102, иногда 99. Когда кто-то из детей уходил и численность снижалась ниже сотни, мы почему-то начинали беспокоиться. Что-то от этого зависело, но я, хоть убей, не помню что. Еще я постоянно ремонтировал парты и стулья, из которых торчали гвозди и винты. Мальчики рвали штаны, а девочки — колготки. Взять новые было неоткуда. Однажды я обратился в школу в ЗАТО Светлый, не могут ли мне отдать старые списанные стулья и парты, но сказали, что это невозможно — списанная мебель уничтожается по акту. Я расстроился и, вздохнув, взял гвозди и отвертку.

Вообще, рассказывать, как я провел три года в Ягодной Поляне, я могу бесконечно. Это было увлекательное путешествие в мир для меня на тот момент бесконечно далекий, странный и незабываемый. А по прошествии 20 лет, когда забылся (в основном бытовой) негатив, мне еще и кажется, что это были чуть не самые яркие три года моей жизни. Настолько яркие, что бежать из Ягодной Поляны в армию я пытался уже через полтора года, о чем и уведомил директора. Ничего не вышло, Елена Петровна самостоятельно без моего ведома отправила в военкомат документы, что я продолжаю учительствовать, а мне сказала не заниматься ерундой и помнить об ответственности за тех, кого приручил (учеников). Средний возраст педагогического состава был ниже 40 лет, поэтому мы довольно весело проводили время. Так, что и сейчас не всё можно рассказывать. К счастью, это было время без соцсетей.

Расскажу, с какими неожиданностями пришлось столкнуться. Итак, первое и самое интересное — зарплата. Тогда еще школы не перешли на НСОТ (тогда это называлось «новая система оплаты труда»), «подушевую» методику и платили по тарифной сетке. У выпускника вуза 18-й разряд, и по нему я получал чуть больше 2 тысяч рублей. Для сравнения, после университета я недолго поработал на заводе, собирая датчики пожарной сигнализации, и получал больше 3 тысяч рублей, и это было о-о-очень мало. То есть для меня не было секретом, что учителя получают немного, но не настолько. Чтоб вы понимали, той зимой я неделю питался мелкой картошкой и капустой из хозяйского погреба. Можно было попросить у коллег, но не позволяла гордость.

Уже через год я сдал на категорию, набрал часов — английский, немецкий, экономика, информатика — и с зарплатой больше 8 тысяч в месяц горя не знал. Хотя у отца, бывшего военнослужащего, и тогда пенсия была больше. Он, кстати, называл меня «разночинцем», имея в виду народников середины XIX века, уходивших в сёла учить местный люд грамоте.

Вторая неожиданность: забудьте всё, чему вас учили в вузе. Новые технологии обучения, игровые методы и всякую всячину, которую я, конечно же, давно забыл, оставьте для открытых уроков, на которых будете повышать категорию. Единственное, что работает в обычной среднестатистической школе — старый еще имперский фронтальный опрос. Это когда перед вами два-три ряда парт и вы, как в «Ералаше», ведя пальцем по столбику в журнале, бубните: «Well… well… Иванова, come to the blackboard, please!»

К первому занятию я выставил парты полукругом, чтобы был больше контакт учеников и учителя, наделал карточек и прочих наглядных материалов, накупил кассет с аудиозанятиями… Ни-че-го из этого не сработало. Работает только старое доброе ультранасилие: задания, опросы, двойки и вызовы родителей в школу. Не помню, чтобы как-то особо практиковал последнее, но первые три — только в путь. А прогрессивные технологии оставьте на открытые уроки и на вузовские семинары по педагогике.

Правда ли, что у учителя работы с бумагами больше, чем с детьми? В целом да, но, во-первых, у меня было много свободного времени на написание отчетов, во-вторых, я успешно саботировал поурочные планы. Не, не настолько, что приходишь на занятие и у отличника спрашиваешь, что задавал на предыдущем, но никогда не писал цели урока и прочее. Если кто изучал методику преподавания, знает, о чем я.

Почему же я все-таки бросил школу. Ну, во-первых, в селе было откровенно скучно (поэтому мне было не влом писать отчеты). А я, напомню еще раз, красивый 22-летний! Уехать в город можно было только в выходные, в другие дни автобус просто не ходил. На неделе, если ты не вовлечен в жизнь деревни (а я что-то особо не вовлекся), заниматься нечем. Во-вторых, быт: нормального жилья так и не дали. Через год я съехал из съемного дома и поселился в избушке на территории школы: без водопровода, туалета, душа. Зимой я набирал на колонке два ведра воды, выходил с ними в закрытый коридор, в полах которого зияли дыры, и поливал себя нагретой водой. Мылиться надо было быстро, пока волосы на голове не замерзнут. Потом в этом здании открыли церковь. Надеюсь, тут нет никакого символизма.

А в-третьих, оставаться в деревне надолго я никогда и не планировал. Хотя, наверное, мог бы быть уже как минимум завучем. Но, как в таких случаях говорила Кристина Хрусталева, «[Ференц] Лист — не моё».

Отдельно скажу про свой класс, я же был классным руководителем. Это уже взрослые дяди и тети, у них есть свои дети, у многих — школьники. С некоторыми из них «дружу» в соцсетях, они пишут комментарии, лайкают фото, поздравляют с праздниками.

Мы здорово проводили время: катались в цирк, ходили в походы и на пикники, гоняли на турслеты, играли в КВНы. Это классные ребята, и как удивительно, что они до сих пор меня помнят. И я их помню, всех.

Надо бы сделать какой-то вывод, но его нет, как и морали всей этой истории. Это были «крутые нулевые», мы развлекались, как могли. Я, например, — в школе.