«Я бы не ушла»: что чувствуют женщины, сбежавшие от домашнего насилия, и почему абьюзеров невозможно вылечить

Ситуация с убийством Салтанат Нукеновой в Казахстане, которую в течение восьми часов в ресторане методично избивал высокопоставленный муж, всколыхнула весь мир. Трансляция велась прямо из суда, многих устроил приговор мужу-абьюзеру — 24 года лишения свободы. В то же время снова зазвучали голоса женщин, страдающих от домашнего насилия, и призывы решать эту проблему. Корреспондент 164.RU узнала, как работает в Саратове Центр социальной помощи семье и детям, и посетила шелтер (от англ. shelter — укрытие), где матери с детьми могут скрыться от мужей-агрессоров.

Сайт саратовского Центра помощи семье и детям появляется первым, как только набираешь в поисковике: «помощь женщинам Саратов». И сразу понятно, что здесь в беде никого не должны оставить: указаны круглосуточные телефоны доверия, предоставлен широкий спектр услуг от помощи юристов и психологов до проживания в реабилитационно-кризисном отделении. Указано, что в Центр можно обратиться в любое время суток, в отделении есть бесплатное питание (трехразовое для женщин, пятиразовое — для детей), так что об этом тоже можно не волноваться. Туда-то мы и отправились.

Первый этаж центра начинается с административных помещений, общих тренинговых залов, парикмахерской, столовой и пищеблока, а также кабинета для прохождения карантина вновь поступившим семьям.

— В первый день медсестра осматривает на педикулез и чистоту покровов кожи. Потом берутся анализы крови, работает врач-гинеколог, оформляются детские справки и прочие документы. Бывает, что женщины бегут из дома практически без вещей, не говоря о документах, поэтому мы помогаем им в их восстановлении. Сами делаем запросы или выезжаем по месту жительства. Приходилось даже делать это с полицией, когда нас не пускали в жилье, — рассказывает заместитель директора по общим вопросам Наталья Ремезенко.

Медицинский осмотр очень важен, говорит специалист. Были случаи, когда в Центр обращались женщины с тяжелыми застарелыми травмами, но категорически отказывались от госпитализации. Для них привычнее было «отлежаться» через боль, а не афишировать проблему, обращаясь за помощью в больницу. Психологи и медсестры порой прикладывают большие усилия, чтобы мотивировать пострадавших обратиться к врачам.

Сейчас в шелтере проживают 32 человека, из которых 11 женщин, остальные — дети. Коллектив Центра социальной помощи семье и детям насчитывает 192 человека. Адрес кризисного отделения называть нельзя, но за годы его существования некоторые мужья выучили его наизусть и могут приходить в поисках сбежавших жен. Нередко сдаются женщины: они сами рассказывают о том, где находятся, или дети делятся информацией с отцами.

— Мы предоставляем проживание на срок шесть месяцев, — говорит Наталья Ремезенко. — Обычно за этот период женщины могут определиться со своим будущим. Из Центра они могут уйти в любой момент: на следующий день после обращения, через неделю или месяц. Если их проблема не решилась за полгода, то, конечно, они вправе остаться. Женщины могут продолжать ходить на работу, тем, кто не трудоустроен — мы помогаем это сделать, детей устраиваем на обучение в ближайшую школу в микрорайоне.

Комнаты, как правило, рассчитаны на одну семью. Из мебели самое необходимое — кровати, шкаф, стол, стулья, тумбочки. Электрические приборы не положены по технике безопасности. Есть телевизор в зоне отдыха на этаже. Чайник можно спросить у медсестры, которая находится на посту круглосуточно. Вещи стирают по графику. Душ и туалет — общие на несколько семей. Самая большая семья, которая останавливалась в центре, — женщина с девятью детьми.

Сотрудники центра с теплотой отзываются обо всех постояльцах, знают, как сложились судьбы некоторых из них. Кто-то вновь сходится с мужем, а кто-то собирается с силами и разрывает круг домашнего насилия. Потом они находят других партнеров, с которыми создают счастливые семьи, есть и такие случаи.

Работа с психологом — необходимая часть для попытки выхода из кризисной ситуации. Однако к этому готовы далеко не все. У многих женщин при обращении в центр срабатывает защитная реакция: «Я сама со всем справлюсь, мне никто не нужен». Эта иллюзия контроля и лежит в основе пошатнувшегося психологического состояния.

— Некоторые люди задаются вопросом: «Да как же так человек не понимает, с кем связался?» — комментирует психолог Елена Трифонова. — Но дело в том, что созависимые отношения начинаются не сразу, а постепенно. Сначала агрессор ограничивает круг знакомых и любые социальные контакты. Предлагает уйти с работы: «Лучше посиди дома, зачем тебе работать», тем самым лишая женщину самостоятельного заработка. Спустя время она оказывается в изоляции, начинаются придирки. Насилие не происходит в одночасье. Придирки могут быть разными: невкусный суп, не постирала вещи, не убралась дома и так далее. В итоге недовольство перерастает в действия — физическое или сексуальное насилие.

По словам психолога, ситуация развивается циклично: период напряжения — «разрядка» — потом так называемый «медовый месяц», когда абьюзер просит прощения, обещает, что такого больше не повторится и он исправится. Женщина его прощает, цикл повторяется. Проблема в том, что «хорошие» периоды становятся всё короче и короче, а агрессор ведет себя всё жестче и жестче. Нередко начинает угрожать тем, что причинит вред близким или домашним животным, если женщина не будет вести себя, как ему надо. Агрессоры всегда давят на болевые точки.

— Когда к нам за помощью обращаются женщины, первое, с чего начинается работа — это называть вещи своими именами. Они не всегда понимают, что находятся в ситуации насилия, успокаивают себя тем, что ссоры и скандалы «со всеми бывают», — говорит Трифонова. — Поэтому важно не спрашивать абстрактно: «Когда с вами это случилось?» — а обозначить: «Когда с вами произошел эпизод насилия?» Необходимо четкое осознание того, что происходит. В кризисных ситуациях часто отключается логика и самоанализ, мышление становится туннельным, то есть узконаправленным, поскольку женщина нацелена только на выживание. Она начинает думать, что «я сама виновата», но за этим ощущением как раз и стоит иллюзия контроля: ей кажется, что она в силах изменить ситуацию, если начнет «хорошо себя вести». Но это не так. Ты сегодня приготовила обед — хорошо, но почему нет первого блюда? Агрессор всегда найдет повод ущемить ее достоинство.

Как говорит специалист, зачастую женщина решает уйти от абьюзера после информации, что, во-первых, дети — свидетели насилия — тоже переживают насилие и имеют те же негативные психологические последствия, как если бы это переживали они сами. И, во-вторых, дети заимствуют модель отношений от родителей. То есть в будущем, если такой ребенок, уже повзрослев, будет находиться в абьюзивных отношениях, то он будет считать это нормальным, потому что у него в семье тоже так было. И очень часто девочки из таких семей в будущем становятся сами жертвами насилия, а мальчики — абьюзерами.

— С помощью женщинам более-менее понятно, — говорю, — а что делать с агрессорами? Их можно лечить?

— Лечить — не совсем правильное слово. Почему вообще тяжело работать с человеком, допускающим любые формы насилия? Потому что он в первую очередь должен осознавать, что делает, и хотеть поступать по-другому. За 28 лет практики я ни разу не встречала такого человека.

— Если бы повернуть время вспять, я бы от него не ушла, — признается постоялица центра. Маленькая худенькая женщина с большими заплаканными глазами. Назовем ее Татьяной. Она с детьми живет здесь уже несколько месяцев. С мужем развелась и собирается переезжать в другой город. Но в общем ее образе, дрожащем голосе и то и дело проступающих слезах чувствуется, что боль еще сильна.

— Почему бы не ушли? — спрашиваю я. Мы стоим в коридоре возле ее комнаты.

— Потому что это очень тяжело. Ты превращаешься в не пойми кого, обвиняя кого-то.

— Вы еще не отпустили ситуацию?

— Я не знаю… Мы еще встречаемся по выходным, он и дети, и я. У нас одна квартира. Мне страшно с ним, но я ничего не могу ему сказать, а детей он любит.

Татьяна была в браке 12 лет. Всё пошло под откос после того, как муж стал употреблять запрещенные вещества. Начались бесконечные гулянки, друзья, неадекватное поведение. Хотя, как она вспоминает, «звоночки» были с самого начала — муж любил погулять, а она всё ему прощала. Дальше всё как по описанному психологом сценарию: он отрезал от нее близких и друзей, заставил уйти с работы, присвоил себе все денежные карты, контролировал каждый шаг, проверял телефон и удалял ту информацию, которая ему не нравится, в том числе фотографии детей.

— Он прекрасный отец своим детям! — при этом плачет Татьяна. — Таких отцов, как он, еще поискать! Чудесно с ними ладит. Так и было: я ухожу на работу, а он сидит с детьми. Но потом он мне сказал: «А почему ты на работе, а дома есть нечего?» И я бросалась с работы готовить ему. Потом: почему котлеты есть, а супа нет. Я безумно его любила и была готова на всё ради него.

Татьяна разбита. Она не помнит точку невозврата, когда сбежала от мужа. Всё было по нарастающей. Но помнит, что Центр социальной помощи ей посоветовала подруга.

— Мы сначала удивлялись: а что, здесь даже бесплатно кормить будут? Не могла поверить, — улыбается она сквозь слезы. — Меня пугали тем, что по окончании проживания придется за всё заплатить. Но нет, здесь всё хорошо. Только я еще никак не могу выдохнуть. Надо молиться, надеяться и верить…

— Вы еще не разлюбили бывшего мужа?

— Разлюбила, — неуверенно произнесла она.

Очевидно, что в Центре социальной помощи семье и детям впереди еще очень много работы. И неизвестно, когда поток женщин, переживших домашнее насилие, в России прекратится.