«В дурку все уедем»: закроется ли современный «Каменлаг» и как будет жить поселок Каменский после ликвидации ИК-23

Рабочий поселок Каменский Красноармейского района — населенный пункт в Саратовской области со сложной, но интересной судьбой. Основанный в XIX веке как «переселенческая колония Гримм», он не раз переживал трудные времена. В XXI веке проблемы продолжились. Гордость поселка: Красноармейская областная психиатрическая больница им. Ю.  А.  Калямина и ИК-23 — мужская исправительная колония строгого режима, за счет которых тут еще теплится жизнь. Однако пошли слухи, что колонию закрывают. Мы отправились туда, чтобы узнать: где правда, а где ложь. И спросить, как себя чувствуют жители когда-то преуспевающего поселка.

До Каменского всего около полутора часов езды от Саратова. В свое время немецкая колония Гримм была центром Каменского кантона АССР немцев Поволжья. Жила богато: имела свою промышленность — станкостроительный и чугунолитейный заводы, школы и техникумы, а также колхоз «Коллективист» под председательством Фридриха Фрицлера. В годы Великой Отечественной войны немецкое население было депортировано в Сибирь и Казахстан, а село переименовано в рабочий поселок Каменский. Там же располагался Каменлаг: Ново-Каменский исправительно-трудовой лагерь НКВД СССР с численностью заключенных более 10 тысяч человек. Было время, когда лагерный пункт был женским, обслуживал местные заводы. Окончательная трансформация пришлась на 60-е годы: тогда и зародилась ИК-23, которой был передан литейно-механический цех одного из заводов. Жизнь кипела.

Справедливости ради отметим, что в годы после войны население округа сократилось с пяти тысяч человек примерно вдвое. И сегодня, согласно данным официального сайта администрации Красноармейского района, составляет 1690 человек. Правда, последняя новость о жизни поселка Каменского датируется 2020 годом — тогда там был открыт зимний каток. С тех пор новостей нет.

На въезде в поселок встречает придорожный крест «Спаси и Сохрани» и тишина степи. Бросаются в глаза отголоски былого размаха в виде полуразрушенных предприятий. Первым делом удалось отыскать дорогу к психиатрической больнице. Тут путников ждет небывалый контраст: максимально ухоженное с виду медучреждение с ландшафтным дизайном территории и часовней. Мы позвонили в железную дверь, и нам открыли. Встретил охранник.

— Выходной день, здесь никого нет, — намекнул он нам, что делать там нечего. Часовня тоже была закрыта.

— А можно просто погулять, здесь такая красивая большая территория?

— Да, большая, десять «отрядов», — обозначил размер площади охранник. Но погулять не пропустил. Рассказал, что врачи здесь в основном приезжие, их привозит корпоративный автобус, кто-то приезжает на своем автомобиле. Насчет исправительной колонии ничего толком не знал: «Вроде слухи ходят, закрывают, вроде нет». Мы двинулись дальше.

Главные центры информации, куда стекаются все сплетни, — поселковые магазины. Их в Каменском оказалось несколько. Местных жителей по дороге практически не встречалось, разве что дети гоняли на велосипедах. Магазин нашелся такой, как полагается: налево — хозтовары, направо — продукты. Вид покупателей максимально прост: рубашка на домашний халат, сланцы на носки.

— Правда, что местная исправительная колония закрывается? — спросили мы у продавщицы.

— Ходили такие слухи, — ответила та. — Местные даже петиции писали, чтобы не закрылась. Вроде отстояли. Вот у нас работница колонии, может, она знает.

— Сначала объявили, что закроют, — кивнула работница. — Но сейчас не говорят. Закроют значит закроют. Но народ пока есть.

Женщины рассказали, что несколько поселковых многоквартирных домов строили заключенные. Численность их в колонии постоянно менялась, но лимит был порядка тысячи с чем-то человек. Фотографироваться дамы отказались.

На улице в это время вовсю гремел русский шансон из соседних гаражей: «Белый пух, летит над зоной белый пух, и в шуме тополей я чувствую сильней свободы дух». У гаража под капотом старой «десятки» ковыряется мужчина спортивного телосложения в спецовке.

— А правда, что колония закрывается? — спросили мы.

Тот пожал плечами.

— А что будете делать, если колония закроется?

— Что будем делать — в дурку все уедем, — рассмеялся он белоснежной улыбкой.

Имя свое мужчина называть не стал, но с нами пообщался. Рассказал, что сам в 22 года загремел в эту ИК-23. С тех пор прошло уже более 25 лет. На вопрос, за что сидел, многозначительно спросил:

— Чикуна знаете? Ну и вот, я отсидел четыре года, а потом нашел жену в поселке и осел здесь. Переезжать не стал — а то нашли бы, что еще повесить.

Жизнь в поселке местный житель обозначил как «хреновую»: каждый крутится как может. Он сам практически дома не бывает, находит себе занятия в более развитых городах. Его коллега, местный таксист 40-летний Сергей подтвердил, что делать здесь нечего. Он тоже находил работу в Москве, Санкт-Петербурге, а в поселке навещает «матушку». Автобус до Каменского ходит один раз в неделю по средам. Но большим спросом не пользуется: у большинства есть машины, взятые в кредит. Только автозаправки нет. Сельский клуб есть, но молодежь вся разъехалась.

— Раньше деревенская жизнь кипела: самогонки нажрались, натанцевались, передрались. Всем хорошо, все довольны были, — посмеялся мужчина в спецовке. — Для сотрудников колонии строились дома. Потом они выходят на пенсию рано, лет в 36, и кто дальше служит по контракту, ключами теребит, а кто уезжает. Им выдают сертификаты на жилье — но кто его тут использовать будет? А на базе дурдома был наркологический центр для детей всяких высших чинов. До сих пор некоторые интересуются: где у вас пансионат «Надежда»?

В это время рядом с гаражами тормозит русская «Лада» с женщиной неопределенного возраста за рулем.

— Петровна, тут журналисты спрашивают, колония закрывается?

— Нет, — кричит та в ответ.

— Если Петровна сказала нет, значит нет, — обозначил автомеханик и передал ей канистру бензина. — Она тут дверь в любой кабинет с ноги открывает. С любым может договориться.

Если в поселок приезжают так называемые «ждули» — женщины, которые встречаются с заключенными и ждут их освобождения, то тоже можно обратиться к Петровне — она их разместит в близлежащих гостиницах. Можно даже обратиться к местному стоматологу: до обеда он работает в Красноармейске, а после принимает в поселке в частном кабинете. Так был раскрыт секрет белоснежной улыбки мужчины в спецовке. В поселке есть своя стоматология и местный ФАП.

Мы двигаемся в ИК-23. Места в поселке живописные, у реки пасутся гуси. Люди встречаются редко. Один прохожий одет по форме сотрудника ФСИН, но к нашему появлению на территории остался безразличен. Кирпичный забор с колючей проволокой казался слишком низким для колонии строгого режима. Лагерные вышки пустовали. Плакаты на заборе гласили, что территория режимная, зона «бесполетная», а посторонним лицам передвигаться запрещено, так же как устраивать фейерверки и салюты. Часть забора огорожена и готовилась к ремонту: как будто закрываться колонии еще рано.

«По состоянию на 12 сентября 2024 года в учреждении содержится около 600 осужденных (лимит наполнения — 1010), — таким сообщением удостоил начальник регионального УФСИН наших коллег из „Свободных новостей“ на вопрос о возможном закрытии учреждения. — В случае принятия решения о ликвидации лица, отбывающие наказание в колонии, будут направлены в другие учреждения в соответствии с видом режима и наличием свободных мест».

В каталоге учреждений в интернете ИК-23 УФСИН России по Саратовской области имеет оценку в 1,4 звезды. Наименьший балл указан за услуги «бюро передач» и свидания. И стало ясно почему. Комната для посетителей, делающих передачки, открыта и больше похожа на помещение для сбора мусора. Мы позвонили в звонок рядом.

— Что вы тут делаете, кто разрешил? — к нам спустились трое мужчин в форме. Мы представились. Они — нет.

— А правда, что колония закрывается?

— Все вопросы к администрации. Здесь вы правды всё равно не найдете. Кто знает, что будет завтра? — философски ответил один из них.

— А что будете делать, если закроется?

— Государство нас не бросит, переведут в другие колонии, — сотрудники были настроены весьма доброжелательно, что даже не вязалось с работой колонии строгого режима. Рассказали, что работают здесь не только люди из Каменского, но и из Красноармейска и Саратова.

— А правда, что раньше тут содержалось больше тысячи заключенных, а сейчас вдвое меньше?

— Сейчас везде в два раза сокращается численность. Кто-то уходит на СВО.

— А беспилотники пролетают?

— Бывает.

— А закладки через забор перекидывают?

— Бывает.

— А «ждули» на свидания приезжают?

— А кто это?

— Ждущие заключенных из мест лишения свободы.

— Всякое бывает.

— А из снега заключенные фигуры сами лепят? Или заставляете?

— Вот вы в армии были или в детском саду? Вас там лепить заставляли или сами лепили?

Беседа получилась легкой и непринужденной. Угнетала только картина разрушенного цеха сталелитейного завода, который возвышался за забором и заслонял собой небо. В остальном — тишь и благодать, делай что хочешь. Что-то совсем не похожее на зону. Массово залаяли собаки, только когда мы уже покидали территорию ИК-23: оказывается, они тут тоже есть.

Напоследок заехали по пути в еще один поселковый магазин. Вывеска гласила, что он работает без выходных, с 08:00 до 22:00. Продавщица стояла на крыльце.

— А правда, что колонию закрывают? — в последний раз спросили мы.

— Говорили, что да. Но губернатор Бусаргин отстоял, чтобы не закрывали, — поделилась слухами она. — Ведь если закроют, куда денется всё рабочее население поселка?

— Чего это ты тут стоишь и еще не закрылась? — по-свойски спросила у продавщицы подошедшая к ней местная жительница.

— В 20:00 закроюсь. Всё равно людей нет никого, — бросила она нам вслед.