«Мы просто оставим у себя больше денег»: глава саратовского Минпромэнерго — о дефиците кадров и что делать с сотней миллиардов

Договориться на интервью с министром промышленности и энергетики Саратовской области Михаилом Торгашиным оказалось проще, чем с другими чиновниками правительства аналогичного уровня. То ли высокая информированность министра, который не боится потеряться в вопросах, то ли работа пресс-службы министерства.

Министр встречает в своем кабинете в здании на углу Московской и Горького. Помещение просторное, хотя здание, в котором располагается саратовское Минпромэнерго, больше подходит Комитету культурного наследия. Он соглашается с предложением не делать постановочное фото в духе известного мема «сложа руки не сидим» и приглашает к разговору.

— Когда вас позвали в саратовское правительство, сколько времени у вас ушло на раздумья?

— Да практически не ушло.

— То есть прямо минуты?

— Ну, во-первых, на тот момент я уже не работал в пензенском правительстве. Работал директором предприятия, и когда поступило это предложение, практически сразу согласился.

— В региональную специфику отрасли долго вникали?

— У каждого региона есть свои особенности. Саратовская область более крупная. Следовательно, здесь гораздо выше объем промышленного производства. Больше и по масштабу предприятия, иная номенклатура производимой продукции. Представлены и нефтехимия, и добыча нефти и газа. Кроме того, к компетенции министерства отнесен большой серьезный блок энергетики, который существенно расширяет полномочия. Но, с другой стороны, в принципе, работа понятная.

— Интереснее или примерно то же самое?

— Трудно сказать, интереснее — не интереснее. Здесь, наверное, более глобальные задачи, с учетом размера экономики и промышленности. Но в то же время жизнь меняется. Быть министром 10 лет назад и быть министром сейчас — это абсолютно разные вещи. Несмотря на то, что управленческие функции одни и те же, но другая динамика жизни, меняются процессы, экономическая и геополитическая ситуации.

Понимаете, мы три-четыре года назад даже не думали, что будет СВО и мы будем жить в другой парадигме. Всё приходится перестраивать. Мы пережили ковид, а в настоящее время наблюдаем перестройку экономики с учетом специфики, санкций, которых, как говорят, уже больше 18 тысяч.

Опять же, меняется внешнеполитический вектор взаимодействия. Поэтому, как говорят, нельзя в одну реку дважды войти, так и здесь. Жизнь меняется, ставятся новые задачи, приходится под них подстраиваться, менять себя, стиль работы.

— Стало сложнее или наоборот, может быть, проще, потому что какие-то задачи стали более понятными и конкретными?

— Легче не становится. Становится в основном сложнее. Самая сложная жизнь — в эпоху перемен.

— На недавнем заседании коллегии министерства промышленности и энергетики первый замминистра Александр Изтлеуов отмечал положительную динамику в сфере в прошлом году, достигнутую, по большей части, за счет обрабатывающих производств, рост которых составил 9%. Что это за производства?

— Во-первых, у нас практически все отрасли показали плюс по итогам прошлого года, да и динамика этого года положительная. Мы на уровне 100 процентов находимся, но у нас была очень высокая база прошлого года. В первом квартале прошлого года был рост больше 20%. Индекс промышленного производства считается как показатель год к году. И если мы на 25% выросли в прошлом году, то для того, чтобы еще 5% добавить, это фактически должен быть рост 30% к показателям позапрошлого года.

Но даже при высокой базе прошлого года мы всё равно сохраняем ИПП на уровне 100%, объем отгрузки чуть выше 100%. По большинству отраслей — химия, металлургия, производство прочих металлических изделий, те же цементники вполне неплохо сработали в прошлом году.

— То есть имеете в виду строительство?

— Не строительство. У нас база строительных материалов, в которую, в том числе, входит производство цемента.

— А что именно производят растущие предприятия?

— Химическая продукция: балаковский филиал АО «Апатит», нефтеперерабатывающий завод, «Саратоворгсинтез» — это наиболее крупные предприятия. Также работают и предприятия поменьше: «Полипластик», «Балаковорезинотехника», «Резинотехника». «Металлургический завод Балаково» и «Балаково-Центролит», которые тоже сработали в плюс. Ну и, что скрывать, у нас и на оборонных предприятиях тоже достаточно серьезный рост по итогам прошлого года.

— До оборонных предприятий мы дойдем. Вы упоминали санкции, какие трудности в связи с ними на предприятиях? Внешний рынок, получается, сейчас закрыт?

— Внешний рынок не совсем закрыт, он был просто переориентирован на дружественные страны: Китай, Турция, Белоруссия, которые были и остаются нашими партнерами. Что мы отправляли туда, то и продолжаем, просто пришлось перенаправить потоки.

В первом квартале мы свели прогноз по инвестициям, и он оказался больше 100% при том, что в прошлом году был серьезный прирост — более 50%.

Другое дело, что сейчас пересматриваются инвестиционные стратегии и большая доля инвестиций — это всё-таки внутренние резервы предприятий и меньшая — привлеченные кредитные средства.

— Вы сказали, что экспорт переориентируется на Китай, а кто и что отправляет сейчас туда?

— В Китай в основном идет сырье, материалы и сельскохозяйственная продукция, результаты сельхозпереработки. Это достаточно большая номенклатура, связанная с животными и растительными жирами. Число позиций по промышленному комплексу значительно меньше. Существенная доля экспорта всё же уходит на страны Средней Азии: Казахстан, Узбекистан.

— Но с ними, наверное, всегда работали.

— На них мы сейчас акцентируем внимание. Если раньше были более разнообразные и более маржинальные рынки, то сейчас мы переориентировались на рынки дружественных стран. Каждый рынок специфичный и каждый требует своего подхода.

— Предприятия страдают от этого? Теряют часть прибыли?

— Трудно сказать, есть ли прямая зависимость. Такого, что закрытие европейского рынка привело к остановке того или иного производства, нет, но сложности, конечно, есть. Любой новый рынок требует затрат, его нужно осваивать, находить там партнеров, создавать торговые дома, тратиться на рекламу, продвижение, заявлять о себе, создавать сервисные службы и так далее. Освоение нового рынка требует затрат как финансовых, так и людских. А в условиях «дорогих» денег бюджеты выделять всё сложнее и сложнее, особенно на тех направлениях, где не уверен, «выстрелит» или нет, будет ли долгосрочным и перспективным сотрудничество.

— Долгое время в правительстве вели разговоры о том, что в регионе на «Заводе имени Серго Орджоникидзе» будут производиться беспилотники, но в последнее время эта тема как будто затихла. Что произошло?

— Не то, чтобы затихла. Да, мы написали достаточно большую программу, пытались найти источники финансирования, но деньги ушли немного в другое русло. Но за счет нашей программы мы вошли в пилотный проект, и для образовательных учреждений более чем на 300 миллионов рублей получили беспилотники, создали центр подготовки. Саратовская область вошла в перечень из 12 регионов, у которых есть экспериментальный режим по использованию беспилотников в сельском хозяйстве.

Сейчас завершается работа по оформлению двух официальных дронопортов. Это будут две точки, оборудованные по современным стандартам и отвечающие всем требованиям аэронавигации для того, чтобы осуществлять легальные полеты. «Завод имени Серго Орджоникидзе» завершает сертификацию сельскохозяйственных дронов.

Предприятие планирует выпускать продукт, отвечающий всем требованиям авиационных правил, который можно легально использовать для осуществления безопасных полетов в интересах сельского хозяйства.

— То есть в мирных целях?

— Да, это чисто гражданский сегмент. Кроме того, «Серго Орджоникидзе» совместно с СГТУ открыли учебное инновационное пространство «Авиация будущего» по подготовке специалистов для этой сферы. Так что мы идем и дальше по этому пути. Думаю, что всё равно результата мы добьемся.

— Как у них, кстати, дела? Они, кажется, производили датчики для самолетов МС-21?

— Нет, датчики для МС-21 делает группа компаний «Сигнал». Но, действительно, на саратовской земле выпускаются датчики практически для всего, что летает. И в настоящее время идет переориентация на государственный гражданский заказ, требования по которому не менее жесткие, чем по ГОЗу. Графики исполнения также систематически контролируются.

Наши датчики стоят на всех видах самолетов МС-21 и «Сухой Суперджет», который прошел модернизацию и теперь представляет собой действительно отечественный самолет. Очень значительная часть авионики была заменена на российскую и, соответственно, работает с применением датчиков, произведенных на территории Саратовской области.

— Давайте обсудим неприятные вещи. Недавно объявили, что в очередной раз банкротится «Завод автономных источников тока». На ваш взгляд, у нас есть риск утратить это предприятие?

— Никаких рисков нет. Там корпоративный конфликт, в котором два учредителя не смогли найти общий язык. Поэтому создано новое юридическое лицо, люди и технологии переведены, лицензии преимущественно получены, заказом они обеспечены больше, чем способны произвести. Это было объективно необходимо для того, чтобы модернизировать производство, потому что между двумя учредителями, которые были у предыдущего предприятия, не было возможности договориться об объемах и условиях инвестирования. А модернизация на предприятии уже давно назрела. Та номенклатура товаров, которую делает «Завод АИТ», активно используется в железнодорожном транспорте. Но у РЖД меняются технологические требования, и производитель должен им соответствовать. Соответственно, одним из учредителей было принято решение оформить новое юридическое лицо для того, чтобы была возможность развития, совершенствования технологий.

Этот шаг сейчас находится на завершающей стадии. Надеюсь, это станет новым этапом для дальнейшего развития предприятия. Ну, а то, что наши СМИ, когда находят на сайте Арбитражного суда упоминание о банкротстве, начинают раскручивать эту тему, — такова их специфика. Никаких сомнений нет, завод работает успешно, он будет находиться на той же производственной площадке. Реализованные изменения дадут возможность для инвестирования и развития.

— Просто только на моей памяти это происходит, трудно сказать, в какой раз.

— Там был именно корпоративный конфликт между собственниками.

— Вообще, что сейчас происходит с промышленными предприятиями? Был период, когда казалось, что предприятия закрываются одно за другим. «Тантал», почивший «Саратовский завод приборных устройств». Сейчас вроде массовых банкротств нет, но и не сказать, что что-то активно открывается.

— Сейчас создание новых производств — это дело только крупных корпораций, у которых есть собственные внутренние источники для финансового обеспечения и, соответственно, они могут осуществить переток денежных средств внутри корпораций и направить их на развитие, как в случае с «Трансмашхолдингом» и «Заводом АИТ».

По «Танталу» действительно решение принято, но эта история длилась больше десяти лет. В настоящее время там заканчивается процедура банкротства, но появился новый собственник — компания «Русагро», и, будем надеяться, это придаст импульс развитию этой площадки. Потому что, конечно, площадка большая, интересная, находится в центре города. Она не должна пустовать. В настоящее время завершается процедура оформления нового собственника.

— Боюсь, у «Русагро» не очень хорошо идут дела в связи с арестом собственника (основателя группы компаний «Русагро» Вадима Мошковича подозревают в мошенничестве, 27 марта 2025 года он взят под стражу. — Прим. ред.).

— Да, но, как говорят на местных предприятиях группы, производство будет сохранено. Вопрос, как будет развиваться инвестиционная площадка. Будем надеяться, что всё сложится. Понимаете, это стечение обстоятельств, которое трудно было прогнозировать.

А больше крупных банкротств нет. Развивается ситуация с «Саратовским институтом стекла» (в ноябре 2024 года из-за долга в 2,6 миллиона рублей с заявлением о банкротстве АО «Саратовский институт стекла» обратились ООО «Альбрус Логистикс» и ООО «Форест». — Прим. ред.), но, опять же, он уже больше 5−7 лет находится в процедуре банкротства. В свое время, когда была конъюнктура рынка чуть иная, мы ему помогли. В том числе Роман Викторович Бусаргин персонально занимался, договаривался о том, чтобы войти в процедуру мирового соглашения по предыдущему банкротству. Мы помогли оформить это мировое соглашение, однако конъюнктура рынка изменилась — сейчас достаточно существенный переизбыток стекла.

— Их, наверное, «Салаватстекло» (АО «Салаватстекло Волга» — бывшее АО «Саратовстройстекло». — Прим. ред.) давит?

— Даже не в «Салаватстекло» дело. До тех пор, пока объем рынка соответствовал, у них была возможность, хотя и в достаточно сложном финансовом положении, но держаться. Как только конъюнктура поменялась — опять же, закрылись европейские рынки — это всё «сжало» рынок стекла. И сейчас многие стекольные предприятия испытывают трудности. Предприятие, которое было чуть слабее, не смогло выполнить условия мирового соглашения.

Но, должен сказать, мы провели достаточно серьезную работу с собственниками. И была достигнута договоренность о том, что печь будет сохранена. Она была слита и законсервирована. В настоящее время площадка сохраняет возможность для восстановления производства. И второй момент: должен сказать слова благодарности собственникам, они выполнили свои обязательства перед сотрудниками, расплатились по заработной плате. Люди были уволены, но им заплатили.

Частично площадка работает, там сейчас действует предприятие по промышленной переработке стекла. Они делают закаленное стекло, автомобильные стекла, которые поставляются, в том числе, на предприятия, которые изготавливают автобусы и троллейбусы. В настоящее время там работают порядка 110 человек.

— Это не много.

— Да, это не много, раньше у них было 350 человек. Но это позволяет сохранять площадку. То есть, она находится в живом, работоспособном состоянии. И, я надеюсь, когда изменится конъюнктура рынка и появится необходимость в стекле, работа по поиску инвестора даст результат. На действующую производственную площадь инвестора найти гораздо проще, чем на заброшенную площадку, когда приходится всё делать с нуля.

— «ЕвроХим» хотел у нас открывать горно-обогатительный комбинат, я так понимаю, что там планируется производство калийных удобрений. Огромная сумма — 190 миллиардов рублей. Что сейчас с этим проектом?

— Там идет геологоразведочная работа — подготовительная стадия инвестиционного проекта. Опять же, подтверждения того, что они прямо в этом году вложат 190 миллиардов при такой цене денег, нет. Но это тоже вопрос времени. Проект не останавливается, работы по нему ведутся, и есть надежда, что при изменении финансовой ситуации и условиях ведения бизнеса в России он будет активизирован.

— Какие направления в промышленности для Саратовской области, на ваш взгляд, приоритетны? И если бы прямо сейчас на вас лично «упали» 100 миллиардов рублей, какое предприятие бы вы запустили для региона?

— Вообще, у нас серьезные компетенции в области авиастроения, но с точки зрения перспективности я бы всё равно поставил на нефтехимию. Несмотря на то, что эти предприятия у нас идут с таким определенным негативным шлейфом, что от них якобы исходит запах. Но это перспектива. Как бы мы не хотели, вопрос создания и использования современных материалов, в моем понимании, это более перспективное направление, за которым будущее.

— Но это же переработка, не добыча?

— Нет, хотя мы достаточно много добываем.

— В Саратовской области добыча, даже по сравнению с Самарской, не очень большая.

— Да, мы чуть меньше, чем в Самаре, добываем, но у нас всё равно достаточно высокие показатели. И переработка добытого газа в полимер была бы хорошим продолжением. То есть, если у нас есть добыча газа и нефти, и мы углеводород проведем через всю цепочку и превратим, я не знаю, в шину, в пластик или еще во что-то, в готовый продукт, мы просто оставим у себя больше денег и на этом больше заработаем.

Тем более, что компетенции есть, и образовательные учреждения у нас «заточены» под это. Мы готовим достаточно большое количество специалистов, которые способны были бы развивать и двигать это направление.

— Сейчас ВПК по объективным причинам активно развивается, есть зарплаты, люди туда идут. Есть понимание, что произойдет, когда изменится ситуация?

— Ситуация уже сейчас немного меняется, такого прироста гособоронзаказа, как, например, два года назад, нет. Сейчас мы вышли на плато, которое еще на достаточно высоком уровне. Предприятия работают, выполняют все гособоронзаказы.

В прошлом году, несмотря на наличие трудностей, шероховатостей, увеличения объемов, всё равно ГОЗ был выполнен в полном объеме. Мы уже сейчас работаем с предприятиями, обсуждаем, у кого сохранится гособоронзаказ. Есть предприятия, которые начинают возвращаться к гражданской продукции, рассматривают варианты переноса части производственных мощностей и людей именно на гражданскую продукцию.

На государственном уровне стоит задача по созданию отечественных бортов, которые должны заменить иностранные и обеспечить мобильность населения. Она на контроле у президента. Даже национальным проектом предусмотрено, что мы должны стремиться к увеличению, с одной стороны, мобильности населения, с другой стороны, чтобы она обеспечивалась преимущественно отечественными средствами передвижения.

«Валдаи», которые приходят в наш регион, трамваи, которые буквально в ближайшие дни будут запущены, — они все отечественного производства. Потом, опять же, у нас есть производство троллейбусов, вся авионика, которую мы делаем, имеет двойное назначение. Соответственно, предприятие нужно будет просто переориентировать.

— Работать есть кому с нашим дефицитом кадров?

— Дефицит кадров есть, но сейчас ситуация относительно стабилизировалось. Два года назад, когда действительно было существенное изменение рынка, было сложнее. Сейчас вопросы обеспечения кадрами на контроле на всех уровнях — полпреда, губернатора. Практически на каждом предприятии ОПК остается дефицит кадров, но это 8−12% от среднесписочной численности, что фактически является естественной потребностью обновления в мирное время.

Когда на наших предприятиях повысилась интенсивность и начались переработки, выяснилось, что коллективы достаточно возрастные, и люди уходят — не выдерживают большой нагрузки. Поэтому предприятия постоянно вынуждены искать новые перспективные молодые руки, которые будут отвечать требованиям времени и выполнять тот объем задач, который стоит перед этими организациями. Поэтому текучка кадров есть, но острота проблемы, я бы сказал, сейчас снята.

— Есть расхожее мнение, что основные рабочие руки — это не местные, а иностранные рабочие.

— Нет. На предприятиях, связанных с ОПК и где есть режимно-секретное подразделение, работу для иностранцев достаточно проблематично обеспечить. Единственное предприятие, где работает большое количество иностранцев — «БТК Групп». У них есть согласованная квота, там работает большое количество иностранных граждан, и организация продолжает их набирать.

Но я должен сказать, чтобы не было разговоров: компания выполняет все требования по размещению, организации бытового обслуживания иностранцев. Все рабочие проходят необходимое медицинское обследование при получении разрешения на работу, сдают экзамен по русскому языку. И, честно говоря, часть людей, несмотря на то, что они готовились к этому, приезжая сюда, не сдают русский язык и вынуждены уезжать обратно.

Особенность крупного бизнеса в том, что там абсолютно прозрачные правила игры. К нему больше внимания. Потому что все проверяющие приходят туда, где есть проходная, забор, официальный директор, заместители по кадрам, по режиму, по безопасности. Такие предприятия всегда являются объектом проверки.

— Дают ли эффект выплаты молодым специалистам? Выплата 150 специалистам за год не выглядит решением проблемы дефицита кадров.

— На самом деле, уже 190 человек. Если бы у нас были финансовые возможности бюджета, конечно, мы могли бы и большему количеству специалистов выплатить деньги. Но главный вопрос — это закрепление молодого специалиста и создание у молодого человека, только окончившего учебное заведение, понимания о том, что предприятие — это возможность.

Если человек трудоустраивается на крупное предприятие, он попадает в промышленно-производственный коллектив и в большинстве случаев он там закрепляется.

Когда мы начинали, мы рассчитывали, что гораздо меньше людей пойдут на это, потому что есть жесткое обязательство, что ты в течение трех лет должен на предприятии отработать. И у нас есть уже первые примеры, когда получатели возвращали эти суммы. Мы за этим четко следим.

— Есть способы привлечь людей в промышленность?

— Зарплата является ключевым фактором. Рост заработной платы на промышленных предприятиях достаточно существенный.

— Сколько сейчас платят?

— Ну, я должен сказать, при средней зарплате у нас чуть больше 70 тысяч, токарь, оператор станка с ЧПУ — это может быть 160, 200, 220–230 тысяч. Сварщики могут зарабатывать до 250 тысяч.

— Это реальная зарплата?

— Ну, есть примеры, когда умудряются более 300 тысяч заработать, но это уникальные и единичные случаи.

— Это же люди не живут дома.

— Не живут, но в большинстве случаев это какая-то либо жизненная ситуация, либо стремление в каком-то коротком периоде что-то заработать. Потому что физическая нагрузка для того, чтобы заработать такую сумму, достаточно большая. Человек не может в течение трех-пяти-семи месяцев находиться в таком режиме. Но на коротких этапах есть и такие примеры.

— Когда вы давали первое интервью в Саратовской области, говорили, что семью еще не привезли. Привезли?

— Конечно. Давно. Семья живет вместе со мной, сын ходит в школу в Энгельсе.

— Дом построили?

— Да, пытаюсь доделывать. Но я не строил. Я купил, скажем так, заготовку для дома, и сейчас ее пытаюсь привести в состояние, пригодное для проживания. Постоянно идет процесс улучшений.

— То есть, улучшение дома — это ваш отдых после работы?

— Ну, после работы на отдых остаётся буквально полчаса-час. Но, несмотря на это, я всё равно стараюсь привести его в нормальное состояние.

— Почему выбрали Энгельс, а не Саратов?

— Когда выбирал место, мне показалось, что там как-то уютнее. Я посмотрел много локаций, и мы нашли с супругой приемлемый вариант.

— Если что-то произойдет с этим местом работы, вернетесь в Пензу?

— Я бы не горячился. Человек идет за работой. Смотря какие появятся предложения. Даже при переезде всего на 200 км, но и это нелегко — уйти из старого быта, готового, налаженного, приехать в чужой регион с чужими людьми, где приходится выстраивать новые коммуникации.

Если здесь не будет работы, найду что-то другое, хотя госслужба — это моя стезя, но я работал и на промышленном предприятии.