«Здесь мертвые учат живых»: что делают в морге те, кто может оттуда выйти

Морг — зловещее место, которое часто фигурирует в фильмах ужасов. Один из страхов — очнуться в морге парализованным, как в рассказе Кинга «Секционный зал номер четыре». При этом патанатомическое отделение — незаменимое подразделение в больнице. Именно здесь подтверждаются или нет самые страшные диагнозы. И самое главное — врачи-патологоанатомы на самом деле работают с живыми людьми. Только дистанционно. От них зависит прижизненная диагностика. Но об этом мало кто думает. Ассоциация чаще всего только одна — вскрытие трупов. Мы пришли в морг, чтобы развенчать этот миф.

Здесь нет холодных кафельных стен и мерцающей огромной лампы. Простое светлое помещение и улыбчивый коллектив. Меня встречает заведующая патанатомическим отделением Саратовской областной больницы Ирина Хоркина. Сегодня вскрытий не будет. Мы отправляемся смотреть операционный материал.

Банки и склянки с человеческими органами в формалине все-таки нагоняют жути. Врач-патологоанатом Юлия Руфина запросто разложила на столе матку с придатками. Ищем фиброматозный узел.

— К нам каждый день поступает операционный материал, — поясняет Хоркина. — Наша задача — подтвердить диагноз, по поводу которого человек был прооперирован. Допустим, если это хронический калькулезный холецистит, то нужно подтверждение, что желчный пузырь был удален верно. Много работы с опухолями — злокачественными или доброкачественными. Это тоже определяем мы. Операционного материала много, и он разный: это может быть и геморрой, соскобы матки, свищи.

Врач-патологоанатом Юлия Руфина по совместительству сотрудник кафедры патанатомии СГМУ. Конечно, один из вопросов: почему красивые женщины выбирают такие неоднозначные профессии.

— С живыми людьми работать тяжело, — отвечает она. — За них переживаешь, я человек-эмпат. И потом, хотелось пойти в патологию, чтобы изучить механизм смерти — почему мы не можем жить вечно?

Исследованием внешнего вида органа врачи-патологоанатомы не ограничиваются. Дальше начинается процесс подготовки микропрепарата — предметного стекла с расположенным на нем объектом. Это позволит посмотреть в самую глубь и увидеть даже ядра, которые есть в каждой клетке нашего тела. Для этого делается срез и кусочки органа заливаются парафином. Через череду различных манипуляций парафиновый кубик потом нарезается на аппарате микротом. Толщина срезов может варьировать от 1 до 60 микрон. Этот срез потом накладывается на стекло, красится специальными красителями и заливается специальной средой, как будто «запечатывается». И его уже разглядывает в микроскоп врач-патологоанатом.

Опытный врач уже на глаз определяет, что лежит перед ним.

— Это биоптат простаты после пункции, характерные «столбики», — отмечает Ирина Хоркина, глядя на стекло. Но берет другое — то самое, на котором оказался срез с матки с фиброматозным узлом. — Всё синее — это ядра клеток, розовое — это строма. Наши обычные красители — гематоксилин и эозин. Это рутинная окраска. Препараты должны быть очень качественные, чтобы рассмотреть всё в подробностях. Важно правильно поставить диагноз, чтобы врачи правильно провели лечение. Многие операции калечащие, и нужно быть уверенным, что они были проведены из необходимости.

Врач-патологоанатом видит в микроскоп целый мир, который не каждому доступен для понимания.

— Полиморфизм клеток и ядер — это не очень хорошо, есть подозрения на злокачественную опухоль, — отмечает эксперт. И ты понимаешь, что реально здесь решается чья-то жизнь. Утешительный или нет человек услышит диагноз.

— Врачом-патологоанатомом стать непросто, — говорит заведующая. — Кто-то не хочет, а кто-то не может отличить легкие от печени. Не всем дано. Кому-то просто не нравится кабинетная работа. Поначалу кажется: да что там трудного, трупы вскрывать. Но это лишь малейшая часть работы.

Ирина Юрьевна после школы хотела стать криминалистом. Но ее двоюродная бабушка с несбывшейся мечтой стать врачом своими рассказами привила интерес к медицине. Дальше всё получилось само собой: учась в медуниверситете, девушка проводила много времени на кафедре патанатомии, где студенты готовились к участию в КВН. И так там и осталась.

— Международное название специальности — патоморфологи, — говорит Хоркина. — Так называть врачей-патологоанатомов было бы правильнее и не так пугающе. Хотя есть врачи, которые ни разу с трупом не работали. Кто-то удивляется: как эту работу можно любить? Но это очень интересная профессия, в которой происходит постоянное развитие. И нужна определенная смелость и уверенность в своих силах, чтобы поставить правильный диагноз.

— Что вы чувствуете, глядя на мертвое тело?

— Мы не видели человека живым, не знали его до смерти. Поэтому спокойно относимся к работе, — говорит заведующая отделением. — Наша задача — исследование и постановка диагноза, это не дело эмоций и чувств.

— А страшно бывает?

— Никакой мистики тут тоже нет. Если мы задерживаемся на работе, то никто не стучит, не дышит над ухом и прочие рассказы. У некоторых патологов есть истории, как кто-то оживал, но я с таким не сталкивалась. Смерть констатирована. А стучать может только оборудование.

Ирина Юрьевна показала секционный зал, где лежало два человека, накрытых простынями. Холодильную камеру для хранения умерших. Траурный зал, откуда провожают в последний путь. Странно, но всё выглядело светлым и спокойным. Вот уж действительно «здесь мертвые учат живых» — известная фраза, которая часто красуется в прозекторских. Не исследуя мертвых, невозможно постичь основы жизни и здоровья.

— А вы верите в жизнь после смерти?

Ирина Юрьевна отрицательно покачала головой.