«Меня прикладом били»: как саратовец провел 11 месяцев на велосипедном седле и проехал 11 стран Азии и Ближнего Востока

Саратовец Денис Черновал, который устроил большое путешествие по Азии, вернулся из турне в конце апреля. Мы встретились с ним и поговорили о поездке и памятных местах.

С молодым человеком мы встретились у горпарка. Он был на велосипеде, но не том, на котором он путешествовал более 11 (!) месяцев. За более чем 300 дней пути Денис преодолел порядка 17,5 тысячи километров и 11 стран.

— В «заграннике» уже, наверное, нет мест, да, для штампов?

— Нет, места еще много. До 30-го года он у меня действует, и как раз, я думаю, еще место останется.

— С какими трудностями приходилось тебе в пути сталкиваться? И какие из них оказались самыми-самыми?

— Самое трудное — это внимание местных, которое очень утомляет. В некоторых странах его почти нет, например в Иране или Китае. А в Пакистане, Афганистане или даже Узбекистане его слишком много. В Узбекистане хотя бы можно поговорить по-русски, а в Афганистане или Пакистане оно навязчивое. Это не из-за плохих намерений, просто у них такая культура: путника нужно уважить, накормить, дать кров. То есть если ты с этим сталкиваешься каждый день, месяц за месяцем, то ты от этого устаешь. Деньги, еда — всё это было привычно, а вот внимание — нет.

— В Узбекистане можно поговорить по-русски, но это, наверное, только среди людей старшего возраста? Молодежь тоже знает язык?

— В Армении и Таджикистане молодежь знает русский, так как его учат в школах. В Кыргызстане в селах, может, и нет, но в целом молодежь в больших городах тоже часто знает. По Узбекистану вопрос о среднем возрасте справедлив. Сейчас русский там в школах не учат, и если семья в Ташкенте, Самарканде, может быть «окей» еще, то вот где-нибудь в Андижане, в Фергане, там даже если человеку 20 лет, он по-русски не говорит. Потому что ничего в школе не учил, в университете. Ну и в Грузии аналогично, русский там давно не учат.

— Особенно после последних событий?

— От города зависит. Тбилиси всегда считался англоязычным городом больше. Поэтому независимо от событий там что в 19-м году, в 18-м по-русски не говорили. Именно молодежь. А Батуми! Я был там в 18-м году и сейчас вот. Тогда там по-русски говорили, в том числе молодежь часто, и сейчас. Но туристический город, там много россиян.

И вывески на русском там есть. В Тбилиси их нет практически. И в Узбекистане нет практически, в Ташкенте. Потому что там [президент республики Шавкат] Мерзиёев пару лет назад принял закон: вся реклама только на узбекском.

— Что тебе вот больше всего за это время запомнилось?

— Холод в Таджикистане. В Иране и Турции тоже, кстати. Уже, правда, весна была, но всё равно холодно, снег. Это сильно отличалось от привычного. Я привык по жаре ехать или по погоде, как сейчас в Саратове. А еще Афганистан — необычный регион, который даже от Пакистана сильно отличается.

В Пакистане ты хотя бы знаешь, что есть государственный аппарат, который работает, и, если что, ты можешь апеллировать к полиции, еще к чему-то. А в Афганистане неизвестно, как это работает, и ты всегда под властью не сидящего в Кабуле чиновника, а местного человека, который отвечает за эту деревню, и захочет он тебя задержать — будешь сидеть. Связи у тебя нет, ничего у тебя нет.

В Афганистане я проезжал участок в горах, неделю не было интернета. И два дня там с талибами провел, потому что они меня сначала на один день задержали у себя. Говорят, тут нельзя ехать, ждем ответа от нашего начальника в райцентре. Сидишь с ними, по-английски они не говорят, по-русски тем более. Переводчик офлайн только, читать они тоже так себе умеют. И обсуждают всякую ерунду.

Потом тебя отвозят на машине. Приезжает пикап, груженный автоматчиками, сажают в легковушку, по бокам два автоматчика садятся. А велосипед вывозят отдельно в райцентр на этом пикапе. Связи, опять же, никакой абсолютно нет. Вроде всё дружелюбно, тебя поят энергетиками, кушаете кексы, но всё равно думаешь: «Что происходит вообще?»

Приезжаете на военную базу в Зибаке, там их тоже толпища! Уже ночь поздняя, они говорят: «Ты сегодня наш гость, будешь с нами спать». Заходишь к ним в помещение, там их человек 20 сидит. Садишься в общий круг, и начинают спрашивать всякую фигню. Помню, через программу-переводчик они забавно спрашивали: «А вы сделали уже солдата?» Оказалось, что они имеют в виду мальчика. Просто они используют очень своеобразные формулировки, которые переводчик не очень хорошо воспринимает. Потому что в горах очень много отличий в лексике есть. Это тоже очень запомнилось. Погода и вот такие моменты.

— То есть в основном всё дружелюбно? Просто документы проверяют?

— Да, чаще дружелюбно, но там было уже несколько моментов. Например, вот второй раз, когда я из Таджикистана заехал, меня вообще прикладом по спине били. Когда оттуда заезжаешь, визы на границе делают. Если ты заехал вечером, чаще всего визу еще не успевают сделать, там есть специальная гостиница для иностранцев за 10 долларов. Я ее не смог найти и пошел в чайхану ночевать. Попутно спрашиваю у людей, где эта гостиница. Они говорят, что не знают.

В чайхане мы сидим с таджиками-водителями, некоторые по-русски разговаривают. Тут врывается куча талибов, начинают на фарси орать, чтобы я вышел. Я говорю: «Что случилось?» Они не говорят, продолжают орать. В общем, там я не совсем понимал, что они говорят. У меня велосипед в другом месте закрыт, я выхожу, пытаюсь идти к нему, меня толкают руками-ногами в сторону велосипеда. Я его вытащил, там переключатели [скоростей] погнули, потом я начинаю ехать, они на мотоцикле за мной в сторону этой гостиницы, как они указывают направление, и просто прикладом мне в спину тычат.

И еще иногда они спрашивают на блокпостах: «Кто ты: мусульманин, не мусульманин? О, кяфир!» И у них сразу отношение меняется. Лицо становится не грубым, но явно не очень дружелюбным. Таких моментов меньшинство, но есть.

— Ты за время, что там был, успел фарси подучить?

— Несколько сотен слов. Потому что без этого там тяжело. Плюс я в 22-м году был в Иране два с лишним месяца. Еще и с тех пор фарси остался. А суммарно я в фарсиязычных странах пробыл, наверное, около года за всё время жизни с 22-го по нынешний. Фарси на бытовом уровне я знаю.

— Ты уже представляешь свою жизнь без велосипеда или нет?

— Пока нет, но рано или поздно всё кончается. Я не связываю всю жизнь с велосипедом, так что без разницы.

— А ноги не болят от такого количества поездок?

— Это не спорт высоких достижений, где себя на износ используешь. Если едешь в среднем 50–100 километров в день, то особо не утомляешься. Так что, пока не болят. Когда в Саратов вернулся, то уже откатал 200, 300, 400, 600 километров за раз. Но даже в этом случае речь не про скорость, в принципе,

— А что это за челленджи такие?

— Это стандартные бреветы. Есть рандонерское движение (Рандоннёр (фр. randonneur от randonnée — «долгая прогулка») — велосипедист, принимающий участие в специальных заездах, известных как бреветы. — Прим. ред.) для людей, которые катают длинные дистанции. У них есть лимиты по времени. Получается, что 600 километров надо уложить в 40 часов. Это достаточно много времени. В среднем 20 километров в час, еще поспать можно. Тебе надо за сезон откатать 200, 300, 400, 600 километров в серию заездов, чтобы получить звание суперрандонера. Но есть еще дистанция 1000–1200 километров на 75 часов лимита, если не ошибаюсь. Я решил это откатать, пока была возможность, и всё достаточно просто оказалось. У нас не Альпы, поэтому набор высот не очень большой. Несложно ехать.

— А насколько важно найти подходящее седло? Это вообще важная вещь?

— Это самое важное. Ты соприкасаешься с ним постоянно. Если седло неудобное, долго не проедешь. И плюс его зачастую сложно поменять в пути на что-то приемлемое, так как не везде нормальные седла продаются. Поэтому перед любым таким заездом сначала надо на этом седле поездить. Вот это (показывает на велосипед, стоящий рядом с нами. — Прим. ред.) для меня относительно новый велосипед, на этом седле куда-то далеко я бы не поехал, не поняв, подходит оно мне или нет. То есть надо купить, проехать на нем 500–600 километров, несколько раз по 100, по 5–6–10 часов, чтобы сделать выводы и потом уже поменять или оставить.

— Во время поездки ты писал, что деньги заканчивались, но тебе помогали донатами.

— Да, вторая половина поездки в основном была за счет них. Изначально планировал ехать полгода — с мая по конец октября. Когда я был в Оше, я думал, поеду в Ташкент, оттуда в Шымкент, поездом в Уральск, и всё — Саратов. А потом благодаря донатам и только им продлил путешествие. Мои деньги в Оше закончились практически полностью, у меня было только на билеты из Шымкента до Уральска.

Собственно, я и поехал, решил поехать снова в Афганистан и через Иран возвращаться в Россию. Как раз с октября и по конец апреля я ехал чисто на донатах. Это было очень круто.

Я просто очень много в начале, в Китае, потратил. В среднем тратишь 30 тысяч рублей в месяц, может быть, даже поменьше в некоторых странах. А в Китае я тратил тысяч 50. Просто потому что там есть сайт стрип-ком, где ты можешь оплачивать картой «Мир» гостиницы. И я сидел по три дня в гостиницах, потому что мог оплачивать. Деньги у меня были, я думал: «А какая разница? Всё равно приеду домой». Деньги совсем кончились в октябре, а я думал, что, когда вернусь домой, останется еще 100 тысяч, а я всё в Китае потратил.

— В эту поездку в Афганистан ты два раза заезжал, да?

— В Таджикистан два раза, в Афганистан. Там просто границы в Центральной Азии такие, что ты едешь, а там Таджикистан, затем Узбекистан, потом снова Таджикистан, снова Узбекистан. Так вышло не специально. А в Таджикистан я второй раз заезжал просто, чтобы в Афганистан заехать еще раз.

— Зачем еще раз в Афганистан?

— Потому что это единственная доступная дорога не через Казахстан в сторону России. Так как через Туркменистан нельзя в Иран проехать, остался только путь Афганистан — Иран, Армения — Грузия или Турция — Грузия — Россия. Чтобы провести зиму в Иране. Но я думал, что там теплее будет, конечно. У меня был план изначально быстрее проехать, я очень долго ехал и только 25 декабря в Иран заехал.

— Но ты во время поездки передвигался и на поезде.

— На поезде был отрезок в Китае. Там я два месяца пробыл, я доехал от монгольской границы до тибетской. И дальше у меня просто виза кончалась, я ее не смог там продлить, мне сказали возвращаться в центр провинции. А это тысяча километров назад. Я оттуда две недели назад приехал. Я сел на автобус сначала, уехал туда. Потом сел на поезд и уехал уже на поезде к Пакистану. И в Иране был автобусный участок от Ахваза до Тебриза. Как раз потому что у меня тоже виза кончалась. Я там уже два с половиной месяца пробыл. Это, кстати, не включено в общий километраж.

— А чем ты сейчас занимаешься?

— Работаю в компании — мобильном операторе, в ЦПК с 2017 года. Просто периодически увольняюсь раз в пару лет и заново устраиваюсь. Вообще я не планировал в этом году туда устраиваться. Я думал, приеду в Саратов и затем — в Петербург. Но это было, когда я думал, что поездка займет полгода. А сейчас у меня выбора не осталось.

— На что сейчас копишь? На новое путешествие? На что-то более приземленное?

— Вообще, пока я ни на что не коплю, но скорее на новое путешествие. Пока я думаю в Индонезию поехать в следующем году. Сначала на поезде в Алматы, и оттуда уже через Кыргызстан, Китай, Юго-Восточную Азию, и потом обратно через Китай, Казахстан и домой. Изначально на год планируется поездка: в конце мая, может быть, в июне выехать. И как раз пока буду ехать через Таджикистан, Кыргызстан, там закончится самая жаркая пора. Ну и через Китай частично. И потом уже зиму в Юго-Восточной Азии и обратно. Вернусь примерно к маю. Но это планы. Обычно они никогда не сбываются в точности, всякие форс-мажоры появляются. В 2020 году я планировал поехать в Пакистан, но начался ковид. Всё может измениться завтра, поэтому к весне будет более понятно.

— Не планируешь свое какое-то велосообщество в Саратове организовать, чтобы у тебя были единомышленники, с которыми можно ездить?

— А у нас много велосообществ, с которыми я езжу. Длительные путешествия — достаточно индивидуальная штука, не терпящая массовости. Но я ездил на Кавказ с человеком из Саратова. И первые две недели из Новосибирска до границы с Монголией я тоже с ним ехал. В октябре у меня отпуск должен быть, в Дагестан планирую с ним поехать, если он согласится. Но это именно что парой куда-то. Организовать какие-то туры, еще что-то, это явно неподходящее мне занятие.

— А у тебя были части маршрута, где ты с россиянами проезжал и иностранцами.

— Чуть-чуть совсем. Как раз был Юра из Саратова, с которым до Монголии доехали. В Монголии однажды встретил француза, с которым мы 10 километров проехали. В Китае с кем-то вместе я, в принципе, не ехал. В Пакистане только встречал моментами людей, в Исламабаде встретил Васю Щупальце (тревел-блогер Игорь Бабко. — Прим. ред.) и еще одного товарища — Рому. Мы с ними в Исламабаде были, не ездили никуда. В Пакистане, в Таджикистане, в Афганистане если встречал кого-то, то опять же только в каких-то сублокациях. А поехал снова с кем-то только в Иране, с Артемом. Мы с ним просто еще давно переписывались. Есть общие чаты по этому региону в целом. Там все путешественники сидят. А я просто достаточно много об этом всём знаю. Меня постоянно про всякое спрашивают, про визы, про точки какие-то нужные и так далее. Артем ехал из Грузии через Турцию, потом Ирак, и вот в Иран благодаря мне заехал. Мы в Ширазе встретились и поехали вместе в Бандар-Аббас.

— Какая у твоих попутчиков, может быть, даже случайных, мотивация? О себе ты говорил, что хочешь горы смотреть.

— У всех разная мотивация. У кого-то тоже горы смотреть, кто-то просто хочет путешествовать. Я встречал британца, у него достаточно популярный профиль в «Инстаграме» (экстремистская организация, деятельность запрещена на территории РФ), наверное, более сотни тысяч подписчиков. У него отец проехал по маршруту из Австралии в Великобританию или в обратную сторону, не помню. Он ехал в 60-е или 50-е годы, когда еще Афганистан был мирный, тропо-хиппи, все дела. Он ехал: Турция, Иран, Афганистан, Индия, Пакистан, Непал, в Малайзию… И он повторяет его маршрут. У него фотки его отца есть из тех или иных локаций, он эти фото тоже повторяет, выкладывает. Это самая интересная мотивация, которую я встречал, с кем вживую общался.

— Ты не хотел бы заняться консультированием по визам и маршрутам?

— Для этого надо иметь много контактов. Я могу рассказать, как в тех или иных регионах получить визу, а что внутри делать, не скажу. У меня очень узкоспециализированный интерес в стране. Допустим, он не включает в себя большую часть точек притяжения туристов. Я в Исфахане, это один из самых культурных городов Ирана, как Питер в России, суммарно 10 дней в 2022 году провел, но я ничего про Исфахан не могу рассказать. Я знаю, где там визу продлить, деньги обменять и сэндвичи поесть.

Информацией, если спрашивают, делиться надо бесплатно, а брать за это деньги особо никогда меня не интересовало.

— А какая страна в эту поездку тебе больше всего понравилась? Иран?

— Да. Я заехал 25 декабря и где-то до конца января ехал по местам, где в основном было холодно. Днем было, конечно, плюс 10. На солнце — нормально. Но ночью было и минус 10. Вторые полтора месяца было тепло.

Там большие пространства, пустые, без людей. Это нельзя назвать полноценным плюсом, но зато нет повышенного внимания. Можно спокойно ехать, заехать куда-то поесть, на тебя не будет смотреть толпа людей. При этом присутствуют все те же плюсы, которые есть в том же Пакистане. Если тебе нужна какая-то помощь, ты спросишь, и люди всегда будут очень отзывчивы обычно и стараться тебе помочь. И часто бескорыстно. Кстати, в России тоже так, но там это более ярко выражено. Там очень дешево к тому же. Хорошую шаурму можно купить за 100 рублей. В Саратове, наверное, 200 рублей с лишним? В Москве — еще дороже. Рис с кебабом будет стоить рублей 150–200 рублей.

Связь тоже дешевая, а дороги хорошие, инфраструктура есть. Иран похож на Россию 10-х годов. Они отстают от нас. Там много относительно старых по дизайну кузова машин. Иранский автопроизводитель «Ходро» делает машины как наша «Лада-Веста» примерно. И «китайцев» достаточно много.

Цивилизация — субъективная история. Если в Иран приехать после России, то может не понравиться. Если ты сначала просидишь в каком-нибудь Афганистане месяц, а потом заезжаешь в Иран, прямо видишь цивилизацию: кафешки нормальные, люди улицы убирают, с оружием никто не ходит, на тебя никто не смотрит, девушки с открытым лицом ходят в конце концов. Всё прекрасно! И девушки с тобой заговаривают в магазине на английском даже. В Афганистане заговаривать с тобой на улице девушка почти никогда не станет.

— То есть в Афганистане всё очень в этом смысле плохо и люди с автоматами на улице ходят?

— Их просто очень много, больше, чем в любой другой сравнимой стране. Да, это мужское общество, в принципе. Официальное название «Исламская Республика Иран», но на самом деле там женщина большой актор, в экономике в том числе. Она достаточно эмансипирована. В Афганистане, в Пакистане это совсем не так.

В Пакистане в столице еще по-другому, конечно, но в сельской местности и в Афганистане везде женщина всё-таки человек, который не встроен в экономику и не будет общаться со случайными людьми на улицах.

Безусловно, не следует воспринимать всю информацию, которую в СМИ постят, о том, что женщине запрещено громко разговаривать. Потому что у них действуют законы шариата, по которым, например, Хибатулла Ахундзада — верховный лидер Исламского эмирата Афганистан — не подписывает приговоры. То есть людям за воровство руки не рубят. Публичные казни, как в 1996 году, не проводят.

Поэтому, когда говорят, что приняли такой закон, это всего лишь слова. На деле имплементации в практику не происходит.

Почему в Афганистане Талибан к власти пришел? Потому что Талибан — это плоть от плоти афганского народа. В городах живет 15–20% населения. А основная часть сельская. В сельской местности женщина и так не ходила с открытым лицом. Она и так никак не работала, не училась. Ей это ничего не надо. Она всю жизнь в этом живет. Она просто другого не знает. Поэтому талибы имплементируют именно сельские представления жизни. И для большей части населения это норма абсолютная. К сожалению, есть маленькая часть населения, городская, для которой это не норма. Но что ж поделать? Они проиграли.

— Самый запоминающийся случай, когда тебя вот к себе брали на постой люди?

— Можно из 22-го года историю рассказать. Это пустыня, небольшой городок, я приезжаю вечером, уже закат, захожу в шаурмичную, ем, спрашиваю мужчину: «У вас можно палатку где-нибудь поставить?» Он говорит: «Нет, давай ты к нам ночевать пойдешь». Я согласился.

Еду я за его машиной, это маленький городок в Иране, я первый раз в стране, еще не очень много понимаю. Я думаю, что там сейчас будет всё достаточно консервативно, а у людей современный дом, телевизор, плэйстэйшн, жена, которая со мной спокойно общается, мы пьем настойку алкогольную, вино, условно говоря. Обсуждаем монархический режим, шаха Пехлеви на английском языке. Они хотят вернуть шаха, хотя это молодые люди относительно, при шахе они не жили, просто такие у них настроения. Всё достаточно весело, по-современному, и ты не ожидаешь этого в маленьком иранском городке увидеть в принципе. А потом утром меня будит его жена, кормит завтраком, провожает. Мы с ней прощаемся, и я уезжаю. Это меня поразило в тот момент, что так может быть в Иране, который мне казался всё-таки более консервативным, а оказывается, вот он какой! И потом практика лишь подтверждала, что в основном там люди всё-таки не очень консервативные, я не могу сказать, что либеральные, но более современные.

— То есть, я так понимаю, что были еще случаи, когда говорили, что шах — классно?

— Да, и много таких случаев. Ну про шаха не то чтобы прям много, но там позиция 50 на 50 примерно делится. Половина любит Нетаньяху, и это происходит в государстве, в котором официальная линия против, она не против евреев как таковых, она именно против государства Израиль. Потому что им настолько этот режим Аятолл надоел, что они в общем-то не очень с ним соглашаются.

Они зачастую западную культуру поддерживают не потому что она им нравится, просто в пику. Это как поздний Советский Союз, я бы сказал. Я там не жил, но мне кажется, что очень похоже. В 80-е годы есть первомайские парады, Ленин, вот это всё, а при этом люди в основном ни о каком коммунизме не думают, а думают о том, как бы джинсы себе купить покруче, кроссовочки Adidas и вот это всё.

Конечно, есть процентов 25−30 людей в селах, которые более религиозные. Но в городах маломальских, в больших тем более, всё по-другому.

— Ты, может, заметил, в Саратове много студентов, в том числе из Центральной Азии, Ближнего Востока? Ты общаешься с ними?

— Специально нет. Можно обменяться словами. С курьером каким-нибудь общаюсь или еще с кем-нибудь на работе. У меня на работе стало больше сотрудников в том числе из Средней Азии, из кавказских республик. Я там много где был. Можно сказать, что был там-то и там-то. В таком режиме как-то общаемся немножко. А полноценного общения нет.

Два дня назад я ехал в Заводской район с ребятами, заехали в «Спутник» напротив «Оранжевого». Там курьеры стояли. У меня на велосипеде сейчас флаги висят всех стран, где я был, там флаг Азербайджана есть. И там один человек говорит: «А ты в Азербайджане был? А я там 19 лет не был. А где был?» Такое интересно, люди обычно позитивно реагируют.

— Мы же в октябре общались, ты говорил, что тебе не хватает русской речи.

— Да, если долго ее нет, то… Но есть интернет.

— Как ощущается, что тебе не хватает русской речи? Это что-то вроде как давно не ел борщ или что?

— Мы сейчас с тобой говорим на русском языке. В интернете другой формат общения — перекидывание сообщений. Мозг воспринимает их иначе. В Китае у меня был период, когда я на протяжении двух месяцев даже по-английски ни с кем не говорил практически, потому что там никто по-английски не разговаривает. И я два месяца ехал, разговаривал исключительно в интернете или через переводчик с людьми.

И в конце, когда я приехал на вокзал в Синин, если не ошибаюсь… Там много уйгуров живет, а уйгурский, он ближе к русскому, неожиданно, чем китайский. И мне там даже слышалось русская речь. Я думал, что у меня уже просто «шиза». Идешь и слышишь, что человек по телефону говорит по-русски. Я сразу оборачиваюсь, ищу его глазами, но, скорее всего, он говорил не на китайском, а может быть, на тибетском языке.

Реально не хватает взаимодействия словами, когда ты можешь поговорить. Причем по-английски ты всё равно разговариваешь несколько косноязычно, у тебя строгий речевой аппарат в голове. Я бы не смог по-английски даже в половину, как сейчас, рассказывать. Это было бы очень бедно лексически, очень криво с точки зрения построения фраз и так далее. И очень трудоемко для мозга, я бы уже устал. Не хватает возможности так спокойно говорить по-русски, конструировать фразу, как тебе нравится. Когда я в Исламабаде встретился с Васей, было очень круто разговаривать на нормальном человеческом русском языке. Понимаешь, что тебя понимают, ты их понимаешь

— В Сирию или в Иорданию, в Израиль не хочется съездить? Не было таких планов?

— Логистика трудная в Сирию. Если по земле, то бесплатно для россиян. Просто заехать неоткуда по земле. Из Турции всё еще не пускают, из Иордании заехать можно, из Ливана можно заехать. Но в Ливан нельзя заехать никак иначе, кроме как прилететь. Я думал, когда был в Турции, заехать в Сирию. Но граница именно с той стороны еще не открыта для всех.

Так что когда-нибудь — да, но не сейчас. Не в этом году.

— Может быть, оттуда дальше на Аравийский полуостров, затем Египет?

— Там по земле сейчас не проехать, просто через Ирак было бы. Но Египет тоже очень сложная страна для путешествий. Там, если ты выезжаешь из Каира, тебя почти сразу полицейские остановят и обратно в Каир спрячут или еще куда-нибудь. Они очень не любят такое. У них там свои приколы. Безопасность в том числе. То есть люди приезжают на пляжные курорты, но за их пределами делать нечего, ну и в самом Каире еще пирамиды, Сфинкс и так далее.

Но если вниз, на юг, ехать, то возникают проблемы с безопасностью. Поэтому там полицейские очень нервные.

Опыта у людей было много. Африка вообще сложный континент для путешествий, много границ, много правил, получается, что и очень дорого. Кажется, Африка дешевая, но на самом деле, чтобы привычный уровень комфорта получить в условном Пакистане, ты заплатишь 20 баксов, у тебя будет горячая вода, интернет, вообще всё достаточно круто, в Афганистане за те же 20 долларов у тебя уже, возможно, не будет горячей воды, а может быть, не будет интернета или еще чего-то.

Чем беднее, чем более разрушена структура страны, тем дороже европейские бытовые «приколюхи». Поэтому Африка в этом плане очень дорогая. В Центральной Африке, наверное, гостиницы будут дороже, чем в Пакистане.

— Ты говоришь, что в разных странах своя стоимость интернета, мобильной связи, что, в общем-то, логично. Ты не считал, сколько у тебя ушло именно на интернет?

— Я часто пользовался роумингом, потому что иногда было не до покупки сим-карты или не ловил местный оператор связи. На это я потратил тысяч семь рублей, а на всё остальное можно даже подсчитать. Самая дорогая связь — в Турции, выходило три тысячи с половиной, а всего 15–17 тысяч на интернет ушло.

И это включает дорогие страны достаточно, как Афганистан, где у тебя связь стоит за 10 гигабайт 600 рублей минимум, а ты тратишь их за неделю, а в большинстве стран где-то 500, 600, 700 рублей стоит тариф, у тебя будет много интернета, которого тебе будет хватать. В Иране очень дешевый, например.

Скорость достаточная, я не замерял, но 4G-покрытие почти везде было. В Китае почти везде есть 4G, и во всех городах — 5G. То есть в Китае самый быстрый в принципе интернет. В Монголии просто мало населенных пунктов. Но стоит он как в России приблизительно. В Пакистане хорошая связь. Стоит тысячу рублей где-то.

В Таджикистане стало дешевле, чем раньше. Но всё равно дорого. Там где-то больше 10 долларов условно. В Кыргызстане очень дешевая связь. Хорошая. В Узбекистане тоже дешевая связь. Хорошая. В Турции дорогая. Но для туристов именно. Да и так она тоже в среднем дорогая. Ну и в Грузии в среднем как в России.